Изменения

м
Нет описания правки
А еще остается вопрос: почему каждый человек принадлежит ровно одному типу? В начале книги авторы пробуют дать ответ на это, опираясь на архетипы Юнга и концепт коллективного бессознательного. Но если смотреть с рационально-материалистической точки зрения, то коллективное бессознательное Юнга — это лишь образы, зафиксированные культурой, а не объективно существующие конструкты человека. В ходе личного развития ребенок осваивает эти конструкты, какие-то ему нравятся больше, какие-то — меньше, и он начинает их применять. Тут есть сложные возрастные динамики, на этапе раннего развития закладываются бессознательно применяемые стереотипы, такие как любопытство к окружающему миру или его отсутствие и повышенная осторожность, а в подростковом возрасте — социальные идеалы. Определяется это социальной средой, явным и неявным воспитанием. Исследования о влиянии на это отдельных генов, выделение гена авантюризма или склонности к доверию людям и тому подобные говорят лишь о корреляциях, при чем методика разделения этих коррелляций очень мутная: я разбирался глубоко в некоторых из исследований и вижу там произвол интерпретации. Но это — тема отдельного обсуждения.
Однако, ответа на вопрос, почему именно эти конструкции обладают внутренней логикой, действуют совместно. Впрочем, это — отличие многих типологий. Беблин, например, тоже не объясняет, почему у него роли именно такие, они их просто увидел в исследованиях. При этом он говорит, что у человека от одной до трех предпочтительных ролей, между которыми он переключается. Но Белбин научился определять типы по нескольким тестам личностных характеристик, хотя эта часть исследований не опубликована (или опубликована когда-то давно и я не нашел). И Шолом Шварц в своей типологии, которая дает 10 образов счастья, тоже не объясняет, как получились именно такие образы. Кстати, интересно сопоставить образы счастья Шолома Шварца и типологией ценностного кода, быстро это сделать у меня не получилось именно из-за необходимости понимать оттенки смыслов, которыми нагружены слова-маркеры. В этом смысле выгодно отличается Спиральная динамика, которая показала для своих уровней конкретные источники в культуре. Хотя, на мой взгляд, авторы тут несколько ошибались, формирование образов образы в общественном сознании шло появились несколько иначе, об этом у меня есть статья [[Формирование уровней спиральной динамики в общественном сознании]].
Но мы несколько отвлеклись. В принципе, нет ничего плохого в том, чтобы остаться на уровне языковой модели с истоками в культуре. Но если мы касаемся вопросов мотивации, эмоций и страхов, то на современном уровне развития науки можно попробовать связать это с нейрофизиологией. Например, с моделью любви и мотивации Хелен Фишер, которая описывает четыре нейрофизиологических механизма, каждый из которых основан на своем гормоне. У каждого человека есть все четыре, но они работают в разную силу, и это еще изменяется со временем, но не в моменте, а на долгих интервалах. Нейрофизиология страхов тоже достаточно исследована. Другое дело, что нормальной теории эмоций, сочетающей нейрофизиологию и культуру — нет. Вундт в 19 веке отделил эмоции и унаследованное от животных «аффекты», школа Поля Экмана в теории базовых эмоций следует этому отделению. Отмечу для читателя, что в западной традиции, унаследованной от Вундта, аффекты и эмоции различаются иначе, чем в советской школе психологии. В России аффект — кратковременное состояние, а эмоция — более долгое. А в ряде западных школ психологии эмоция — культурно обусловленный феномен, а аффект — то, что есть у животных, при этом еще в ряде школ постулируется что у животных все устроено примитивно. на уровне хорошо-плохо, а более сложными эмоциями животных наделяют исследователи. Типа, животные не могут отличить голод от желания секса. Хотя есть и более разумные модели, например, модель, о которой пишет Дэвид Рок в книге «Мозг. Инструкция по применению».