Полное название книги — амбициозно: Как рождаются эмоции. Революция в понимании мозга и управлении эмоциями. Как и декларировано, в книге предлагается принципиально новая теория работы эмоций. Мне книгу рекомендовали как современный уровень научного представления об эмоциях при обсуждении моего доклада на Меняя себя и других - понимай устройство: инженерная модель личности (Teamlead-2023). У меня это представление вызывает достаточно много возражений, которые я хочу зафиксировать в отзыве, а содержание книги тут будет не слишком подробно. Вопросы возникли потому, что, на мой взгляд, в этой новой теории проявлен существенный дефицит системного мышления, в основном — обобщения, игнорирующие существенную разницу различных сущностей. Впрочем, такой поверхностный подход объясним общим системным эффектом поверхностности образования в демократиях, о котором смотри Алексиса де Токвиль «Демократия в Америке», а также рядом частных социальных причин, некоторых из которых я буду касаться дальше.

Необходимо отметить, что несмотря на все возражения, Лиза Баррет, автор книги — молодец. Потому что она борется с теорией, которая находится на гораздо более дремучем уровне, и при этом была признана как базовая теория эмоций, классический подход.

Для начала — о классической теории. Она проста. Есть шесть базовых эмоций: счастье, гнев, печаль, отвращение, удивление, страх (happiness, anger, sadness, disgust, surprise, fear), и все они однозначно отражаются на лице человека, это — врожденно, практически неконтролируемо и не зависит от культуры и социума. Эмоции перечислены по статье Discrete emotion theory, в статье про Пола Экмана, автора теории, набор отличается: wrath, grossness, fear, joy, loneliness, shock. Лиза точно использует anger, так что правильно опираться на первую статью. Проблемы с этой теорией очевидны: она предполагает, что господь бог, вернее природа-мать говорит по-английски, и потому сделали механизмы выражения эмоций специально под соответствующие английские понятия. То, что сам набор базовых эмоций был получен простым опросом ведущих психологов, без особой работы по выделению конкретных эмоций — это уже вишенка на этом торте. Хотя эта вишенка, безусловно повлияла на признание теории: ведь каждый из опрошенных внес свой вклад. Ну и мимика тоже выбрана относительно произвольно, актеров попросили показать. Забавно, что печаль — это надутые губы, как при обиде, вероятно потому, что обида в базовые эмоции не попала, то есть ситуации обиды классифицированы как частный случай печали.

Как же могла появиться и быть признана классикой такая теория? Для этого была веская социальная причина: у военных был заказ на распознание эмоций, под эти работы можно было получить финансирование, и это было понятным стимулом, но теорию надо было довести до практического применения. И Экман откликнулсЯ, о его работе с военными явно написано в биографии. А бихевиоризм, который был тогда мейнстримом в психологии, предписывал не разбираться в механизмах мышления, а ограничиваться внешней конструкцией стимул-поведение. Кстати, бихевиоризм никуда не исчез с тех времен, не взирая на великую когнитивную революцию, и для этого тоже есть социальные причины, пару лет назад я писал об этом пост Бихевиоризм и фасад против реальных ценностей.

А научное подтверждение? Методика экспериментов была сконструирована таким образом, чтобы подтвердить теорию. Лиза это анализирует в своей книге, ее критическая часть очень скурпулезна. Она не первая, у кого эта теория вызывала вопросы, но там были отдельные сообщения, которые игнорировали, поэтому Лиза проводила анализ «по площади». Это касается и подтверждений, которые были получены в разных культурах. Отметим, что они были необходимы, ведь американские военные работают по всему миру. Лиза в ходе исследований поехала в то племя в южной Африке, куда ездила группа, подтвердившая теорию, но в другую деревню, повторение эксперимента окончилось неудачной, а детальный анализ показал, что подтверждающих исследований был существенный этап, который в статье оказался исключен: если человек показывал результаты, сильно отличающиеся от предсказанного теорией, то исследователи, полагали, что он просто не понял их объяснений… Выяснили это потому, что переводчик у экспедиции был тот же самый.

В целом, история классической теории базовых эмоций для меня понятна — были гранты, из освоили: нарисовали умозрительную концепцию и подтвердили исследованиями, в которых важно было именно подтверждение теории, а не научная истинна.

Теперь перейдем к тому, что предлагает Лиза. Она говорит, что все эмоции — исключительно результата социального опыта, при чем индивидуального. Что никаких объективных механизмов за эмоциями не стоит. Есть внутренние ощущения тела, которые получает мозг и которые можно измерить объективными методами: сердцебиение, температура и так далее. А дальше мозг в моменте интерпретирует это, как его научили, конструируя эмоцию. И вы можете подумать, что у вас нравится парень, с которым пошли на свидание, хотя у вас просто начинается грипп, это пример из собственного опыта, который Лиза приводит.

Тут надо сделать пояснение о терминах. В русской школе психологии есть различие эмоциональных процессов: аффект — эмоция — настроение — чувство по длительности действия. В западной терминология иная, она восходит к Вильгельму Вундту, это конец 19 века. Лиза прямо на него ссылается. Есть аффект — приятное или неприятное состояние, оно не дифференцировано и есть у человека и у животных. А дальше у человека есть эмоции — интерпретация этих состояний, как она была сформирована социальными взаимодействиями.

Естественно, из такого различения терминов следует, что животных никаких эмоций нет, только аффекты — просто по определению, это не вопрос доказательств. И даже если набор аффектов детализировать, разделяя, голод-сытость от недосыпания-хорошего отдыха и от недостатка-удовлетворения половой жизнью, то это получается не слишком интересно: ведь это — животная часть, а не человеческая. Теория опирается тезис о принципиальном отличии человека от животных, который, хотя и был поколеблен еще Дарвином (середина 19 века), продолжал жить и живет до сих пор, не взирая на всю современную этологию. Но, все равно, очень странно, если Вундт на самом деле считал, что животные не могут различить конкретные причины отрицательного и положительного состояния, путают голод с недосыпом, и что люди это тоже путали бы, если бы их не научили, что голод и секс — это про разное.

Несколько странно, что Лиза, которая очень отрицательно относится к теории триединого мозга за то, что она делит личность на зверя и рационального человека, не замечает этой границы в собственной модели, делящей аффекты и эмоции ровно в том же месте. Это как раз к вопросы о системном мышлении, учащем выделять границы и замечать, как их проводят другие.

Отмечу, что эмоциям у животных в книге посвящена отдельная глава 12, в которой Лиза как раз обосновывает, что у животных нет человеческих эмоций, потому что у них очень ограничена способность формировать понятия, их можно этому обучить, но в достаточно ограниченном объеме, и, конечно, передать сложные эмоции, которые классическая теория назвала базовыми — не получится. Так что эмоции им приписывают люди. Повторюсь, в такой терминологии это — очевидный вывод.

Если кратко про теорию — то это все. Дальше пойдут отдельные положения и мои комментарии к ним.

Лиза говорит, что основное назначение мозга — это предсказания для управления внутренним состоянием организма, бюджетом его ресурсов. Основой предсказаний служит внутренние ощущения, интероспекция. А социальная интерпретация, эмоции — это вторично. По сути, здесь мы неявно проявляется та самая отрицаемая граница между человеком и животными.

Я хочу заметить, что назначение мозга как инструмента предсказаний, благодаря которому человек стал лучше адаптироваться к окружающему миру и деятельно изменять его, безусловно, правильно. Это, в том числе, согласуется с современыми взглядами на эволюцию — принцип свободной энергии Фристона говорит, что эволюция усложняет модели мира для уменьшения ошибок предсказания, подробное популярное изложение можно прочитать здесь.

Но то, что мозг — инструмент предсказаний не означает, что все его части только предсказаниями занимаются, это все равно, что говорить, что транспортные компании перевозят или люди живут. Это справедливо, но внурти транспортной компании надо различать саму перевозку от погрузки, разгрузки, хранения. Так и в работе мозга надо различать предсказания, то есть моделирование будущего, от аналиа и интерпретаций настоящего и от команд на действия и обеспечения их исполнения организмом. В книге этого нет.

В книге вообще в не рассматривается человек как активно действующий субъект. Задача поддержания гомеостаза заменена на задачу поддержания динамического равновесия, аллостаза, но с чем связана эта динамика — не рассматривается.

Понятно, что когда мы намереваемся что-то выполнить, то для этого требуются ресурсы организма и их надо подготовить. И этот сценарий работы мозга отличается от реактивного поведения, в котором может быть нужна мобилизация ресурсов в ответ на какие-то замеченные внешние изменения. И, вероятно, тут следует различать (1) процесс анализа внешних сигналов и дает предсказания о требуемых действиях, (2) процесс планирования будущие активные действия и так же выдает сценарии, и (3) мониторинг текущего исполнения, например, движения тела и корректирует, если возникают отклонения. Ведь механизмы управления в теле основаны на химических реакциях, и отклонения — неизбежны, их надо корректировать, и тут есть очень сложная регуляция на мышцах: есть большие мышцы для быстрых, сильных и неточных движений и мелкие для их корректировки, и все это работает и управляется параллельно и согласованно. Возможно, процессы в мозге стоит выделять по-другому, тут, как и в процессах в организации, нет объективных физических границ нет, но и полного произвола тоже нет. Но описывать всю внутреннюю работу мозга единственным словом «предсказания» (prediction) убирает любые возможности анализа. Например, мы не можем различать ошибки анализа и интерпретации от ошибок предсказания изменений и от ошибок планирования, у нас есть обобщенные ошибки. Понятно, что такое объединение — неявный след бихевиоризма, которые предписывал не погружаться внутрь мозга.

Модель непрерывных сценарных предсказаний и сравнения реальности с ними описана в главе 4 Происхождение чувств, вместе с рядом экспериментальных данных. Но все эксперименты можно описать как в рамках модели непрерывных предсказаний, так и в рамках более сложной модели: идет непрерывный мониторинг угроз, требующих реакции-действия (на пути руки возникло препятствие), и работает с ожидаемыми сигналами, при поступлении которых действия надо изменить в соответствии со сценарием (руку уже поднесли к предмету, пора хватать). При поступлении сигналов инициируется реакция, не всегда на сознательном уровне. Понятно, что системы распознавания при этом могут дать ошибку, равно как и вычисление предсказания, дальше модель корректируется. Все описанные эксперименты можно интерпретировать в обоих моделях, но создание предсказания гораздо более вычислительно трудоемко, поэтому второй вариант представляется более адекватным, пока эксперимент не докажет иное. Отмечу, что оба варианта — не реактивное поведение стимул-реакция, которое автор опровергает.

Еще один отпечаток бихевиоризма в том, во всех исследованиях рассматривается нормативная эмоциональная реакция. То есть когда в эксперименте люди стараются что-то сделать, а экспериментатор ругает их за плохую работу, отпуская критические и даже оскорбительные замечания, то предполагается, что люди обязательно испытывают гнев. И, аналогично если в рабочей ситуации начальник сообщил, что повышение получит не сотрудник, а его коллега, то сотрудник также испытывает гнев. Потому что залезть внутрь головы мы не можем, это «не научно», не дает эмпирических данных. Эта нормативная реакция проходит через все исследования, которые связаны с классической теорией, но это же появляется и в описании новых исследований. Она предполагает, что внутри получился гнев, а различаются лишь внешние его проявления, мимика и другое внутреннее состояние: одни кипят от злости, другие плачут. Естественно, при таком объединении поучается, что мы не можем отделить одну эмоцию от другой. Отметим, что переводчики специально оговорили, что они в одних случаях переводят anger как гнев, а в других как сердитость по смыслу. Но по сути такой перевод вводит дополнительную дифференциацию в ту самую теорию базовых эмоций.

И когда Лиза говорит о конструировании эмоций на основе индивидуального опыта, она тоже не различает отдельные этапы. Она говорит, что вас социально научили реагировать определенным образом через личный жизненный опыт и через фильмы, и другие культурные артефакты, и сформировали у вас понятие «anger», которым вы пользуетесь. И призывает уменьшать гранулярность этих понятий. Но тут есть очень важный момент: при крупной и произвольно спроектированной гранулярности эмоций указать на их отпечаток действительно невозможно. А вот если мы детализируем гранулярность, а еще разделяем этап выбора эмоции и этап выражения этой эмоции через мимику или словами, то, вероятно, такие отпечатки можно будет найти.

Но Лиза не проводила исследования по дифференциации реакций, она ограничилась лишь тем, что зафиксировала большое различие реакций при той крупной гранулярности, которую дает базовая теория. И я тут хочу сказать, что рассуждая аналогично, можно обосновать, что отдельные понятия для кошки и собаки тоже являются фикцией: все похожи, индивидуальное различие конкретных экземпляров много больше, чем отличия между видами, и еще отличия домашних и бездомных гораздо важнее, чем отличия между кошками и собаками. Этим рассуждениям будем мешать возможность не просто увидеть кошек и собак, но и провести научные исследования по внутреннему строению, геному и так далее, а вот если смотреть только на внешние проявления все будет неплохо. А внутрь эмоций залезть гораздо сложнее.

Почему я полагаю, что с эмоциями связаны нейрофизиологические механизмы, хотя Лиза Баррет их отрицает? Потому что есть достаточно много исследований, связанных с конкретными гормональными нейрофизиологическими механизмами. Здесь можно вспомнить исследования Хелен Фишер. Они обязаны своим происхождением идее опровергнуть мнение, сложившееся в научном сообществе о том, что вся романтичная любовь — социальное явление, выдуманное поэтами и писателями 19 века, а реальна лишь потребность в сексе.

Но Хелен Фишер не пыталась найти в мозгу отпечаток любви, это бы точно у нее не вышло, потому что понятие любви охватывает очень большой спектр состояний. Однако, она разложила ее на отдельный фазы и искала, есть ли что-то общее в каждой фазе, ставила эксперименты, в том числе включающие томографические обследования. И у нее получилось найти четыре нейрофизиологических механизма, основанных на путях распространения в мозге разных гормонов, и проявляющихся при создании и развитии отношений. Часть из них было известно и раньше, другие были открыты в ходе ее исследований. Позднее она обобщила это на другие виды деятельности и получился четыре пути мотивации: дофамин, ответственную за поисковое поведение и исследования, а в отношениях проявляющуюся на этапе поиска партнера, тестостерон, который отвечает за агрессию, победу и секс, окситоцин и эстроген, отвечающий за обнимашки, ласки, теплые социальные отношения и социальное подкрепление и серотонин — счастье регулярной повседневной деятельности, обеспечивающий внутреннее подкрепление и самооценку. И еще были пути, связанные с механизмами, которые проявляются при разочарованиях, расставаниях и неудачах.

Ход экспериментов подробно описан в ее книге «Почему мы любим: природа и химия романтической любви», и это было выдвижение и проверка гипотез, получение научно-значимых подтверждений для своих результатов. Именно поэтому я не сомневаюсь, что аналогичные исследования можно провести для эмоций и так же вскрыть их механизмы — только это будет не умозрительно построенные базовые эмоции, а те механизмы, которые сформированы в ходе эволюции еще у животных, и которые продолжают действовать. Ведь животные в одних угрожающих ситуациях проявляют агрессию, в других убегают, а в третьих замирают. Все эти действия требуют конкретных ресурсов организма, которые, естественно, надо регулировать. И эти механизмы остались у человека, хотя в нынешней социальной реальности, возможно, больше мешают, чем помогают. И их надо понять и учитывать, когда ты управляешь собой, а не игнорировать или рассматривать как личный опыт, которым можно произвольно управлять.

Отмечу, что в терминах психологической школы, в которой работает Лиза Баррет все это относится к уровню аффектов, а не к уровню эмоций. А вот в книге Хелен Фишер, которая работала в поле нейрофизиологии, а не психологии, такого разделения нет.

Если мы рассматриваем механизм эмоций как частный случай работы мозга, то есть минимум три фазы: фаза выбора реакции, фаза гормональной реакции и фаза выражения в коммуникации через мимику и язык. И именно выбор реакции определяет, какой из механизмов будет запущен.

В книге Лиза рассказывает, что она проверяла тезис о связи амигдалы (amygdala, миндалевидное тело) и страха, и было обнаружено, что ее возбуждение фиксируется в ответ на любую новую ситуацию, а не только в случае страха. Но если мы работаем в модели опознания ситуации для выбора реакции, то так и должно быть: амигдала проверяет, следует ли в ответ на данную ситуацию готовится к бегству или к драке, а далее выносит вердикт и при положительном ответе идет гормональный ответ. И, естественно, опознание новой ситуации идет параллельно всеми областями мозга, ответственными за различные виды реакций. Исследование фМРТ показывает возбуждение, но не показывает, какая из областей выдала вердикт. При этом знакомая ситуация опознается быстро, без возбуждения и ответ следует сразу.

Кстати, в главе 12, посвященной эмоциям животных, вернее, их отсутствию, про реакцию в угрожающей ситуации есть очень характерное рассуждение: раз мы увидели угрозу, значит обязательно должна возникнуть эмоция страха, а дальше — три возможных реакции. Собственно, это так и описывается: «испугался и замер», «испугался и убежал», «испугался, но напал». И поскольку в последнем варинте амигдала не задействуется, Лиза делает вывод что экспериментальное подтверждение ее связи со страхом — не обоснованы. В то время как очевидный путь — дифференцировать эти три случая страха, и заключить, что для них есть разные нейрофизиологические механизмы. Как это делала Хелен Фишер для переживаний, связанных с любовью. Правда, при этом эмоция вдруг получит отпечаток в мозгу, а это противоречит теории.

Теперь другая часть, мимика. Новорожденные люди, как и новорожденные звери, различают свои внутренние состояния, отличают голод от потребности во сне, хотя понятно, что могут путать. Дальше им надо передать эту информацию маме, чтобы вызвать ее действия. Понятно, что есть универсальный способ — крик, но действия-то нужны разные, и от матери следует не всегда ожидаемый ответ, и ей тоже надо это передать, отличая ситуацию «сейчас покормлю» от «не время, покормлю позже». Речи еще нет, а мимика уже есть и, собственно, именно на этом этапе новорожденный обучается, вырабатывается язык мимики для коммуникации с мамой и другими окружающими. Ну и далее это развивается, общение через мимику заложено как базовый способ, но конкретные выражения у млекопитающих, включая человека, отсутствуют, они формируются через обучения. На мой взгляд, исследования Лизы показали именно это.

Итак, мой тезис в том, что гормональные механизмы эмоций заложены на уровне нейрофизиологии, а Лиза Баррет их отрицает. Однако, независимо от этого определение ситуаций для конкретной эмоциональной реакции и способы выражения конкретных эмоций формируется обучением, они на записаны в мозг. У человека есть две ветки обучения: индивидуальное, основанное на взаимодействии с родителями и другими окружающими людьми, которое начинается с рождения и социально-культурное, которое сейчас тоже начинается рано через просмотр мультиков и фильмов.

В книге обучение представляется в достаточно сокращенном варианте: фильмы, обучение в школах и культура в целом построены на классической теории базовых эмоций, ее же используют родители при сознательном обучении детей, а через мимику ребенок видит фактические выражения эмоций, которые слабо соответствуют теории. Я думаю, что все не так плохо, фильмы — многоплановы и вовсе не обязательно показывают тот состав шести базовых эмоций, в разговорах тоже говорят об эмоциях и переживаниях шире, хотя, возможно, та часть школьной программы, где рассказывают научные представления об эмоциях основана именно на этой теории.

К призыву Лизы ориентироваться на мелкую гранулярность эмоций, учиться различать реакции организма и собственные переживания от социально предписанных, пользоваться широким понятийным аппаратом я, безусловно, присоединяюсь.

Поскольку, в соответствии с теорией Лизы, основой эмоций являются сформированные понятия о них, то в главе 5 и далее Лиза рассматривает, как именно они формируются. В соответствии с теорией Лизы, объективных показателей, по которым мы можем разделить разные эмоции, не существует, а значит понятия представляют собой категории, к которым мы относим частные случаи. К ним надо, во-первых, отнести собственные внутренние состояния, во-вторых, отнести состояния других людей, с которыми ты непосредственно общаешься, а, в-третьих, относить состояния посторонних лиц, с которыми нельзя вступить в коммуникацию, например, воспринимая фильмы или обсуждая их. Чтоб описать работу с категориями Лиза пользуется теорией прототипов, которая претендует на современное описание механизмом того, как мышление работает с абстрактными понятиями.

В соответствии с этой теорией, мозг не может напрямую работать с обобщенным понятием, например, понятием животного, а визуализирует его через конкретный образ-прототип. Прототип зависит от накопленного опыта, я бы сказал — веса различных ассоциаций, при этом еще и конструируется в моменте, учитывая контекст разговора. То есть когда ты говоришь о домашних животных или о животных Африки, то будут предъявлены разные прототипы, а если еще пойдет уточнение, что речь идет о домашних животных Африки — то появится что-то третье. И эти прототипы у каждого человека — свои, они зависят от личного опыта и того культурного контекста, который человек впитал. И тут есть тонкий момент: личный опыт включает множество экземпляров, например, фактов общения с кошками. Если у тебя есть собственная кошка, то для нее точно есть персонализированный образ, и такие же есть для нескольких знакомых кошек. Когда ты играешь на улице с конкретной кошкой, то в моменте образ тоже персонализируется в деталях — ты же взаимодействуешь с конкретной кошкой. А вот насколько эти персонализированные образы сохраняются в мозгу, а насколько обобщаются, науке не слишком известно. И вовсе не обязательно, что когда вы говорите о сказочном коте, или коте из какой-то истории, которую рассказывает друг, то будут вытащены именно эти образы.

Но с кошкой — просто, у нее есть образ. С животным — сложнее, потому что животные — очень разные, и что такое — обобщенный прототип — неясно. Образ для животного и для зверя может быть сильно разный, хотя слова — почти синонимы. И не факт, что он вообще есть, потому что конкретизация мешает обобщенным рассуждениям. А с эмоциями все вообще сложно, потому что тут мы описываем слабо предъявляемые внутренние состояния и переживания, показать можно лишь позу и выражение лица. А описание внутренних состояний наука учит игнорировать как неточные и невоспроизводимые.

Лиза использует наиболее простой вариант теории, говорит, что мозг хранит все экземпляры, что они как-то разложены по тем понятиям, которые у нас есть, и что прототип не существует постоянно, а конструируется в моменте, предъявлением наиболее подходящего экземпляра или синтезом из нескольких.

Лиза говорит, что есть два способа категоризации: по внутреннему устройству и по целям, второй тип категорий может объединять самые разные предметы, например, создавая категория инструментов. Поскольку общего устройства в виде отпечатка возбуждения в мозгу или в физиологических параметрах организма у категорий эмоций не обнаружено, то Лиза заключает, что речь идет о категоризации по целям. Тут у меня есть вопросы: почему способов категоризации всего два? Тем более, что в классификацию по целям попали «предметы, вызывающие шум», или «животные, способные взбираться на деревья» — это же атрибут, как и цвет. Какие именно цели объединяют такую категорию как «гнев» — они не предъявлены. Вообще, несмотря на призывы к более детальной классификации эмоций, Лиза при рассмотрении использует именно общие категории из классической теории, хотя ранее уже доказала, что в них-то точно нет смысла. То есть ситуация тут такая же, как с отсутствием отпечатков: их не обнаружено именно для этих шести базовых эмоций, что естественно, потому что в них объединили очень разные эмоции, и на основании этого сделан вывод, что отпечатков нет вообще. А в данном случае заключили, что мы классифицируем по целям, но цели предъявить тоже не получилось.

В общем, на мой взгляд есть недостаток системного мышления, и не только у автора. Описан эксперимент с шимпанзе, которым предъявляли человеческие эмоции, в ходе которого явно поменяли задачу: в одном варианте требовалось обучиться классификации экспериментатора, она предъявлялась, а в другой — самостоятельно построить классификацию, а удачей считалось, если она совпадет с имеющейся у экспериментатора. Первая задача решаема — шимпанзе хорошо обучаются, а вторая — нет, потому что у шимпанзе точно нет врожденной классификации человеческих эмоций и нет опыта взаимодействия. А экспериментаторы считают, что оба эксперимента отвечали на один и тот же вопрос. Кстати, отметим, что эксперимент аналогичен экспериментам с людьми по классификации эмоций.

Показательно рассуждение про радость от чужого несчастья — слово для обозначения этого было недавно заимствовано в английский из немецкого, а в русском есть давно — злорадство. Автор полагает, что появление понятия привело к тому, что люди начали испытывать эту эмоцию. Но это — явно не так. Люди испытывали эту эмоцию, радовались чужому несчастью и раньше. Просто это было несколько неприлично, и для описания хватало словосочетания. А сейчас, в силу каких-то социальных явлений понятие потребовалось — и появилось заимствование.

Вообще если разбираться в конструктиве, то есть строить категории эмоций, то надо понимать, что эмоции есть разной сложности. Есть достаточно конкретные и однородные: радость, голод, боль, обида, а вот печаль — это явно сложное понятие, и сердитость — тоже, потому что она из трех тактов: ты почувствовал раздражение, идентифицировал причину, и теперь по отношению к ней испытываешь сдерживаемую агрессию. При этом отдельные слова — не обязательны, хотя они сокращают коммуникацию и способствуют гранулярности восприятия. Но можно работать со словосочетаниями или даже предложениями. И важно разделять внутренние ощущения от их описания словами, это — про разное. Точно так же, как важно разделять внутренние ощущения от мимики. У Лизы это слеплено в обоих случаях.

Еще стоит заметить, что на рисунке 6.1, которым автор показывает представление понятий, представлен направленный граф, на котором смешаны отношения общее-частое и целое-часть. Там уровни абстракции, а не сеть. И отсутствуют прототипы, а если опираться на теорию прототипов — то их надо представить.

А если мы рассматриваем социальную ситуацию, например, кейс с начальником, который отдал место другому (глава 6), то там еще сложнее. Потому что когда сотрудник это узнает, то возникает его индивидуализированная реакция. Которой вовсе не обязательно является гнев, как требует того норматив поведения, вполне может быть смирение с высшей волей и печаль по этому поводу или другие варианты. Дальше эта реакция как-то проявляется, и насколько рациональное мышление в моменте скорректировало первый импульс — тоже зависит от человека и ситуации. А потом мы еще то что произошло как-то объясняем, сначала — для себя, а потом, возможно, и для других, и это все — разные истории. Понятно, что они все — внутри, никаких объективных свидетельств тут нет, и бихевиоризм велит все это слепить в один непоозрачный клубок. Бихевиоризм как бы в прошлом, но те основания субъективизма и невоспроизводимости, по которым он предписывал отвергать для науки сведения о внутренних рассуждениях и переживаниях индивидуума — никуда особо не делись.

И все тоже самое проявляется и в других ситуациях, которые описываются в книге, например, кейсах с полицейскими, которые кого-то там застрелили, потому что подумали, что увидели оружие. Если мы хотим разобраться, чтобы изменить статистику случаев, то надо разложить ситуацию на фазы, посмотреть, где именно происходят ошибки, с чем они связаны и их изменять. А обобщать, что это происходит потому, что полицейские не любят чернокожих — это пропаганда, а не наука.

И еще одну путаницу вносит идея про то, что мозг все время предсказывает. Он не только предсказывает, он категоризирует ситуацию, чтобы далее на основе категоризации построить сценарий развития ситуации и своего поведения. И ошибки могут быть на разных этапах — анализа, предсказания развития ситуации, построения своего поведения, его реализации, их надо различать. В кейсе с дочкой, которая ошибочно приняла другого человека за дядю Кевина у нас ошибка опознания.а не предсказания.

При этом анализ работает сложно, там вовсе не обязательно берут все детали и делают заключение, очень часто на основании каких-то ключевых признаков делается обобщенная категоризация, и далее мозг ищет подтверждающие детали, а иногда обращает внимание на опровержение. Это все в реальном времени, ошибки — вполне возможны и типичны. Кстати, в науке — тоже самое, нет сбора деталей и обобщения, гипотеза строится на отдельных замеченных идеях, это дуга Эйнштейна. Другое дело, что научный метод предписывает далее эти гипотезы проверять, как поиском подтверждений, так и на отсутствие противоречащих данных, и насколько это добросовестно делается — вопрос отдельный. Критика подтверждений теории базовых эмоций показывает, что с добросовестностью тут проблемы, и принятые социальные механизмы научного сообщества ее не обеспечивают.

В главе 8 есть большое рассмотрение, касающееся концепции эссенциализма — того, что у любой категории должна быть внутренняя сущность. И многие проблемы классической теории эмоций оно обосновывает тем, что авторы как раз опирались на концепцию эссенциализма.

На мой взгляд, тут ложная дихотомия: либо эссенциализм, либо произвол для построения категорий. Научный подход в том, чтобы выявить некоторые закономерности и внутренние механизмы, и оперировать ими. То, что классическая теория эмоций выявила их неверно — не значит, что их не существует. Если мы посмотрим на систематику в биологии, то было очень много произвольных классификаций растений и животных, прежде чем появилась нынешняя эволюционная классификация. А сделанный анализ ДНК еще и перестроил ее. Нейрофизиология, на мой взгляд, сейчас знает достаточно про гормональные и другие механизмы мозга, чтобы построить научную теорию эмоций. А не просто опровергать произвольные умозрительные классификации.

Концепт эссенциализма и далее появляется в книге, в том числе в главе 13, которая является завершающей. Лиза напоминает, что понятия создает социальная реальность, взаимодействия с другими людьми и потому за ними не может быть никакой внутренней сущности, кроме такого соглашения. Но, на мой взгляд, наличие соглашения означает, что мы можем указать на сущность — через набор объектов, которые обобщает то или иное понятие — как учит рациональное мышление, и соглашение — это договоренность об этих объектах, которая может быть различной.

А еще она говорит, что локализовать эти понятия в конкретных нейронах, как это предполагает эссенциализм, невозможно. И тут тоже у Лизы чересчур сильный тезис. Я приведу такую аналогию, когда мы смотрим на сложные движения человека, например, танец, то в каждом перемещении задействуется множество мышц, которые у хорошего танцора работают согласованно, обеспечивая плавность движений в одних случаях и резкие движения в других. Мы не можем указать конкретную мышцу, ответственную за конкретное движение. Но это вовсе не означает что все движения выполняются всем телом: оно выполняется конкретными мышцами, напрягающимися и расслабляющимися определенным образом, у него есть локализация в мыслях. Так и понятий есть множество частных случаев, которые они описывают, а также локализация в нейронах и связях между ними — ансамблях нейронов по Attention schema theory Майкла Грациано или Когнитомах по Анохину-внуку. Да, они распределены по многим отделам мозга, перекрываются, и там одни понятия переходят в другие, обобщенные образы в конкретные и так далее. Но это не значит, что локализации нет.

А пока это не сделано — надо решать инженерную задачу управления своими эмоциями, улучшать формирование представлений об эмоциях у детей. Это — нормальная инженерная постановка задачи. И это — вопрос индивидуальный, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Главы 9-10 посвящены управлению эмоциями и их связи с состоянием организма и болезнями. С одной стороны, там многое верно: эмоции влияют на состояние организма, эмоциональное состояние существенно в ходе болезни. Но при этом неявно сохраняется разделение на эмоции и аффекты, рассмотрение которых находится за рамками книги, эмоции рассматриваются исключительно как социально сконструированные. И потому рассмотрение получается существенно неполным, по стрессу, депрессии, и другим проблемам.

А идеи здорового питания — хорошо, только наука пока не слишком хорошо отвечает, какое питание является здоровым с учетом индивидуальности людей.

А тезис о повышении гранулярности эмоций и о просвещении — хороший и правильный. И тезисы о том, что эмоции культурно-обусловлены и потому есть значительное культурное разнообразие для эмоций, в том числе, проявляющееся через разные наборы эмоций в разных языках, и в современном мире, где люди переезжают и рядом оказываются носители самых разных культур это надо учитывать.

Этому посвящена глава 11. В общем, тут нечего комментировать. У Лизы много частных проблемных случаев, но из них ничего не следует. Понятно, что законы писали давно, но о том, что эмоции можно симулировать, что в голову человека не залезешь, их авторы были вполне осведомлены. И никакой базовой теории эмоций про однозначную проявление эмоций через мимику тогда не было. И что сытый человек — благодушен, а голодный — строг — тоже понимали без современных научных подтверждений. Так что не слишком понятно, что новые теории эмоций могут практически дать. Лиза сама тут ограничивает рекомендации просвещением, и это — правильно, потому что надо противодействовать и неверному пониманию эмоций и в целом осознанности присяжных и судей. А более радикальные идеи о замене присяжных профессиональным жюри, приведены без оснований и гипотез о достигаемых таким образом целях. Да и в любом случае, они требуют комплексного рассмотрения проблемЫ, вопрос об эмоциях тут недостаточен, надо выходить в социальные вопросы рассмотрения суда и наказаний в целом.

Если это — последнее слово науки об эмоциях, то оно вызывает печальку. Хорошо, что классическая теория базовых эмоций опровергнута, тут Лиза Баррет молодец. Но для конструктивного рассмотрения надо еще убирать границы между аффектами и эмоциями, разделяющую человека и животных, проведенную Вундтом и вести комплексное рассмотрение, учитывая и внутренние ощущения и понятийный их категоризацию через понятия и рациональные объяснения, выдаваемые постфактум, с учетом формирования всего этого личным опытом и социальной средой.